Домашние питомцы русских классиков

Сволочь, Щен, Миссисипи, Сапсан, Бром Исаевич и Хина Марковна – это не ругательства и не прозвища, не названия рек и поездов, и даже не имена литературных героев. Это всё домашние любимцы писателей, о которых мы сегодня и поговорим.

Человечество начало приручать животных еще в каменном веке и изначально это происходило из чисто утилитарных соображений. Собаки охраняли жилище и сопровождали хозяев на охоте, козы давали молоко, а кошки помогали сохранить запасы от грызунов.

Спустя тысячелетия мы продолжаем использовать животных как помощников в хозяйстве. Но взаимоотношения с ними прошли эволюцию и уже давно вышли на новый уровень. Для многих людей домашние животные стали верными друзьями и членами семьи.

Природные красота и грация кошек, преданность и сообразительность собак вдохновляли и продолжают вдохновлять творческих людей. Образы животных широко используются в литературе и искусстве.

А какие домашние животные были у русских классиков?

Александр Сергеевич Пушкин очень любил животных и часто использовал их образы в своем творчестве, в частности рисуя их на полях своих черновиков.

Особенно он любил собак. Они сопровождали поэта с раннего детства. Известно, что у его сестры Ольги была моська, которую Пушкин упоминает в лицейском стихотворении «К сестре» (1814):

Иль моську престарелу,
В подушках поседелу,
Окутав в длинну шаль
И с нежностью лелея,
Ты к ней зовешь Морфея?

По воспоминаниям Анны Керн, живя в Михайловском, где имелась небольшая псарня, или «собарня», как говорили тогда местные жители, Александр Сергеевич прогуливался в сопровождении двух крупных дворовых псов – волкодавов.

Собак любил и отец поэта – Сергей Львович.  Дома он держал ирландского сеттера по кличке Руслан. Пес получил имя в честь героя уже снискавшей тогда славу первой поэмы Александра Сергеевича. Руслан верой и правдой служил Сергею Львовичу Пушкину и весной 1824 года удостоился быть изображенным со своим хозяином на портрете, который написал художник Карл Гампельн. На рисунке пес преданно взирает на своего хозяина, непринужденно сидящего в кресле.

Летом 1833 года престарелый Руслан умер. Опечаленный Сергей Львович похоронил любимую собаку в саду в Михайловском. Поставить памятник он не решался, опасаясь обвинения в язычестве со стороны соседей.

«Добрый Руслан умер после продолжительной болезни, – писал отец Пушкина. – Я похоронил его в саду, под большой березой. Хотел бы поставить там памятник, но соседи скажут, что это религиозный акт, и, кто знает, не бросят ли в меня камень». Верному псу Серей Львович по-видимому доверял больше, чем некоторым людям.

Женщины же традиционно предпочитали иметь дома маленьких комнатных собачек.  Такая была и у жены Александра Пушкина, Натальи Николаевны.

А еще Александр Сергеевич любил рисовать котов. Он изображал их сидящими спиной к зрителю, и с извивающимся хвостом, выдающим ожидание или любопытство.

Сложно сказать кем был великий русский писатель – кошатником или собачником. Гений русской литературы любил все творения матери-природы.

Будучи хорошо знакомым с Гоголем, Пушкин подарил Николаю Васильевичу мопса, чтобы развеять тоску своего коллеги-писателя. Гоголь дал собаке кличку Джози и очень к ней привязался. Но со временем, из-за проблем со здоровьем, Николай Васильевич не очень внимательно стал следить за состоянием собаки. И когда Джози умерла, Гоголь очень сильно переживал и тосковал по питомцу.

Страстным охотником и любителем охотничьих собак еще с детства был и «самый крестьянский поэт России», Николай Алексеевич Некрасов. Неудивительно, что в приемной редакции некрасовского журнала «Современник» вошедшему навстречу могло выбежать сразу несколько собак. Обычно во главе всей этой компании был пойнтер Оскар, уже пожилой и проводивший большую часть времени на диване хозяина. Барских питомцев выгуливал или как тогда это называлось «вываживал», единственный лакей Некрасова – Василий. Он упорно называл Оскара «капиталистом», потому что был уверен, что хозяин непременно положит деньги в банк на имя своего любимца, «как каждый вечер утверждал барин».

Некрасов действительно баловал своих собак. Когда у него появился черный английский пойнтер по кличке Раппо, то он буквально сел поэту на шею. Всю зиму пес едва перебирался со своей подушки в столовую и остальную часть дня маялся, пытаясь устроиться поудобнее и поближе к той же столовой. Раппо, по словам хозяина, «был малый обдуманный». Недаром поэт сделал его героем своего романа «Тонкий человек», где дал меткую характеристику собачьей психологии.

Собаки оставили след и в переписке Некрасова с Иваном Тургеневым, тоже большим собачником. Так, осенью 1854 года поэт пишет Тургеневу в Спасское:

«Кланяйся Бубульке! Я уверен, что эта сметливая сучка теперь с гордостью думает: «Наконец он так привязался ко мне, что и на зиму остался со мной в деревне» или что-нибудь подобное…».

Пойнтера Бубульку Тургеневу подарила Полина Виардо, и он был очень привязан к собаке.

В конце июня 1857 года Некрасов привез из Англии очень дорогого щенка крапчатого пойнтера и дал ему имя Нелька. Дорога из Лондона в Россию в компании пёсика оказалась трудной и затратной. Николай Алексеевич писал:

«Собака меня просто состарила: во-первых, кондукторы требовали за щенка дополнительную плату на каждой станции в пять целковых, а то и просто вынуждали нанимать отдельный экипаж. А, во-вторых, щенок, выпрыгнув из таратайки, ободрал заднюю лапку и расшиб переднюю…».

Всю дорогу Некрасов выносил Нельку на воздух на руках, а в Дерпте повел в «скотоврачебную клинику». Нелька держалась молодцом, чем порадовала хозяина и дала ему повод писать Тургеневу:

«Славный характер! Нельзя ее не полюбить, жаль будет, если из нее ничего не выйдет… Собаку еще не пробовал на охоте, но, думаю, что она будет недурна. Она умная, догадливая и неупрямая».

А вспомните «умного Фингалушку» из хрестоматийного стихотворения «Крестьянские дети». Некрасов не мог нахвалиться умом и характером Фингала. Сохранилось несколько фотографий этого пса, причем выражения морды собаки и лица хозяина на них удивительно похожи.

Наконец Некрасов приобрел еще одного черного пойнтера, получившего имя Кадо. Поэт обожал пса, позволяя ему буквально все. На знаменитых обедах для сотрудников «Отечественных записок», Кадо разрешалось вскакивать на стол и прохаживаться по нему, выбирая с тарелок самое вкусное. Затем ему отдельно подавалась жареная куропатка, которую он преспокойно съедал на дорогом персидском ковре или на шелковой диванной обивке. Иван Александрович Гончаров приходил от этого в ужас и каждый раз старался заметить, где именно остаются сальные пятна от собачьих лакомств, чтобы не сесть на них.

При всей невоспитанности, Кадо никогда не лаял на гостей. За исключением цензоров и Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина. Угрюмый, а иногда и не в меру грубый, писатель пользовался искренней нелюбовью пойнтера. Когда сатирик приходил к Некрасову, то во избежание «инцидента» пса запирали в другой комнате. Однажды Кадо в спешке забыли запереть, и тот, пользуясь случаем, пробрался в прихожую где, разыскав щедринскую шинель изрядно ее потрепал.

Жизнь Кадо оборвалась трагически, от случайной пули, попавшей в пса во время охоты.  Некрасов тяжело перенес утрату и поставил на могиле Кадо мраморную плиту с эпитафией. После этого Николай Алексеевич, отдавший охоте 43 года своей жизни, навсегда повесил ружье на гвоздь.

Упомянутый выше Иван Александрович Гончаров предпочитал комнатных собачек. Одной из его любимиц была Мимишка. Писатель и публицист Ростислав Иванович Сементковский вспоминал:

«Это был не то мохнатый пинчер, не то шпиц, во всяком случае, собака небольшая, мохнатая, чистенькая, с умными глазами. Она ни на шаг не отходила от своего хозяина, стояла около него, когда он стоял, ложилась, когда он садился, свертывалась калачиком, когда он вел продолжительную беседу; в гостиной она всегда была начеку, хотя признаков какого-нибудь беспокойства никогда не проявляла».

Иван Александрович очень любил Мимишку и даже в гости брал ее с собой.

«Если Мимишка сильно захворает, я думаю, в тот день и газета не выйдет (имеется ввиду «Северная почта», редактором которой был в это время Гончаров), а если бы она околела, я все продам и уеду за границу».

Благодаря Мимишке сейчас в Третьяковской галерее можно увидеть портрет Гончарова кисти Крамского. Художник, отчаявшись добиться согласия писателя позировать, нарисовал небольшой акварельный портрет Мимишки и преподнес его Ивану Александровичу. Растроганный писатель поместил портрет своей любимицы в рабочем кабинете и после этого великодушно согласился позировать Крамскому.

Еще один бывший любитель охоты, Лев Толстой, после душевного перелома искренне любил и ценил всё живое. Чтобы не причинить никому боли и вреда он даже стал вегетарианцем. Известно, что писатель любил собак и даже пытался дрессировать их. В Москве у Толстых был черный пудель, которого Лев Николаевич научил самостоятельно открывать и закрывать дверь в его кабинет. Прежде всего это было задумано для личного удобства писателя, чтобы собака каждый раз не отвлекала его от дел, просясь выйти.

Но, пожалуй, пожалуй, главной страстью Толстого были лошади. Однажды Иван Тургенев после разговора с Толстым о лошадях так прямо и сказал ему: «В прошлой жизни вы, вероятно, были лошадью». Писатель очень любил их не столько за грациозность, сколько за кротость, трудолюбие и ум.

Известным собачником был Антон Павлович Чехов. Особенно нравились ему таксы. Имена для своих питомцев Чехов выбрал как настоящий врач и остроумный литератор, назвав четвероногих в честь популярных лекарств. Бром Исаевич был черный, а его подруга, Хина Марковна – рыжая. Кстати, любимый пёс нобелевского лауреата Владимира Набокова, по кличке Бокс Второй был внуком Хины и Брома.

В письмах Николаю Лейкину, хозяину родителей его такс, Чехов подробно описывал жизнь своих любимцев:

«Таксы Бром и Хина здравствуют. Первый ловок и гибок, вторая неуклюжа, толста, ленива и лукава. Первый любит птиц, вторая тычет нос в землю. Оба любят плакать от избытка чувств. Понимают, за что их наказывают. У Брома часто бывает рвота. Влюблен он в дворняжку. Хина все еще невинная девушка. Любит гулять по полю и лесу, но не иначе как с нами. Драть их приходится почти каждый день; хватают больных за штаны, ссорятся, когда едят, и т. п. Спят у меня в комнате».

«Беззаботную» собачью жизнь нарушила покупка, сделанная Чеховым на Цейлоне. Оттуда он привез трех мангустов. Точнее, двух. Самка оказалась пальмовой кошкой. Видимо, продавший ее Чехову житель Цейлона попросту надул писателя. О новых питомцах Антон Павлович шутливо писал в одном из писем:

«Из Цейлона я привез с собою в Москву зверей, самку и самца, перед которыми пасуют даже Ваши таксы. <…> Имя сим зверям – мангус. Это помесь крысы с крокодилом, тигром и обезьяной. Сейчас они сидят в клетке, куда посажены за дурное поведение: они переворачивают чернилицы, стаканы, выгребают из цветочных горшков землю, тормошат дамские прически, вообще ведут себя, как два маленьких черта, очень любопытных, отважных и нежно любящих человека. Мангусов нет нигде в зоологических садах; они редкость. Приезжайте посмотреть на них».

Далее Чехов пишет:

«Мангусты уже имеют имена. Один мангуст зовется «сволочью» – так, любя, его прозвали матросы; другой, имеющий очень хитрые жульнические глаза, именуется «Виктором Крыловым» (плодовитый, но бездарный драматург, пьесы которого Чехов не любил), третья, самочка, робкая, недовольная и вечно сидящая под рукомойником, зовется Омутовой (артистка, игравшая в пьесе Чехова «Иванов»)».

Потом у Чеховых остался только один мангуст, Сволочь. Это был чудесный зверек. Он быстро приручился и стал вести себя в доме как полновластный хозяин. Он исследовал каждую щель, лазил по столам и осматривал все, что там лежало, перелистывал книги, заглядывал в чернильницы и макал в них лапки, оставляя потом следы. А еще Сволочь любил обследовать карманы гостей. У женщин он расплетал прически и вынимал все шпильки и гребенки. Если мангуст находил дырку в обоях, то немедленно разрывал ее еще больше.

Однажды мангуст пропал, чем вызвал в семье Чеховых большое расстройство. К счастью, зверька удалось найти.

«Мангус нашелся. – пишет Чехов. – Охотник с собаками нашел его по сю сторону Оки, против дачи Снигирева, в каменоломне; если бы не щель в каменоломне, то собаки растерзали бы мангуса. Блуждал он по лесам 18 дней. Несмотря на ужасные для него климатические условия, он стал жирным — таково действие свободы. Да, сударь, свобода великая штука».

И все же с любимой Сволочью пришлось расстаться. Он слишком много проказничал и становился неуправляем. Его отдали в зоопарк, где зверька часто навещала сестра Антона Павловича Мария.

Александр Куприн, автор «Гранатового браслета» и «Ямы», не только любил, но и понимал животных. Понимая их различия с человеком, он вникал именно в их мир и сознание. Он всегда старался понять, почему животное капризничает, не слушается, злится или хулиганит.

«Эти господа четвероногие, — говорил Куприн, — никогда и ничего без причин не делают. Надо понять причину, устранить ее, и тогда животное будет вас слушаться».

Только любовь, терпение и ласка необходимы в воспитании животных, считал Куприн.

Среди питомцев Александра Куприна была даже обезьянка Марья Ивановна. Однако любимцами писателя всё же были собаки. Когда он жил в Гатчине, в его усадьбе обитало сразу восемь сенбернаров (первых двух щенков Куприну подарил Леонид Андреев). Главным псом в жизни Куприна стал «необычайной красоты и силы пес красно-песочной масти, весом свыше шести пудов», охотничий меделян по кличке Сапсан.

О «династии» Сапсана, его предках, Куприн мог говорить часами, при том так увлекательно, что слушатели могли позабыть все свои дела. Именно Сапсан стал героем рассказа Куприна «Мысли Сапсана о людях, животных, предметах и событиях». И неспроста.

Однажды Сапсан спас маленькую дочь писателя Ксению от бешеной собаки. Вот как это описывается от «лица» Сапсана в упомянутом только что рассказе:

«Посредине улицы мчалась собака, черная, в белых пятнах, с опущенной головой, с висящим хвостом, вся в пыли и пене. Нянька убежала визжа. Маленькая села на землю и заплакала. Собака неслась прямо на нее. От ужаса вся шерсть на мне вздыбилась, но я превозмог себя и загородил телом Маленькую. Это уже было не единоборство, а смерть одному из нас. Я сжался, выждал краткий, точный миг и одним скачком опрокинул пеструю на землю. Потом поднял за шиворот на воздух и встряхнул. Она легла на землю без движения, плоская и теперь совсем нестрашная. Но Маленькая очень перепугалась. Я привел ее домой. Всю дорогу она держала меня за ухо и прижималась ко мне, и я чувствовал, как дрожало ее маленькое тельце. Не бойся, моя Маленькая. Когда я с тобой, то ни один зверь, ни один человек на свете не посмеет тебя обидеть».

Перед тем, как перейти к «кошатникам», расскажем еще об одном любителе собак.

Владимир Маяковский нисколько не преувеличивал в своем стихотворении «Я люблю зверье». Он действительно любил всяких «кошков» и «собаков». Но особый след в его сердце оставил Щен.

Случайно подобранный на улице замызганный щенок стал для поэта настоящим другом. Вот как вспоминает об этом Лиля Брик:

«Вдруг под ногами пискнуло. Мы круто затормозили, чуть не наступив на что-то живое. Нагнулись посмотреть – грязный комочек тычется носом нам в ноги и пищит, пищит. Владимир Владимирович брезгливо взял грязного щенка на руку и мы, как по команде, повернули к дому. Щенок был такой грязный, что Владимир Владимирович нес его на далеко вытянутой вперед руке, чтоб не перескочили блохи. Щенок перестал пищать и в большой удобной ладони развалился как в кресле. Маяковский старался издали рассмотреть его породу и установил, что порода – безусловно грязная!»

Когда щенка принесли домой и отмыли, то случайно еще и скормили ему весь свой ужин – хлеб с молоком. Ведь в 1920-е с едой были проблемы…

Новому жильцу Маяковский дал простое и понятное имя – Щен.

Щен был помесью дворняжки и сеттера: он имел рыжую шерсть и длинные кудрявые уши. Только по размеру был гораздо больше стандартного сеттера. «Тем лучше, – говорил Маяковский.  – Мы с ним крупные человеческие экземпляры».

Лиля Брик писала:

«Они были очень похожи друг на друга. Оба — большелапые, большеголовые. Оба носились, задрав хвост. Оба скулили жалобно, когда просили о чем-нибудь, и не отставали до тех пор, пока не добьются своего. Иногда лаяли на первого встречного просто так, для красного словца. Мы стали звать Владимира Владимировича Щеном. Стало два Щена — Щен большой и Щен маленький».

С тех пор Владимир Владимирович в письмах и даже в телеграммах всегда подписывался – Щен. А позднее, вместо подписи, он просто рисовал щенка.

К сожалению, в один вечер Щен не вернулся домой, найти его не удалось. Маяковский грустил об утрате и всегда помнил о верном друге.

Потом у Маяковского появился французский бульдог Булька, которого он привез из Парижа в подарок Лиле Брик. Но Маяковский и сам так привязался к этой собаке, что она сопровождала его везде и всюду. Много хлопот поэту доставляла бульдожка: то и дело ему приходилось пристраивать ее щенят по знакомым. Булька была с Маяковским и в его последний день жизни.

И всё же перейдем к «кошатникам»…

Надежда Тэффи, знакомая нам по юмористическим рассказам, была большой любительницей кошек. Она не могла простить и другим людям равнодушное или, тем более, негативное к ним отношение:

«Для меня человек, не любящий кошек, всегда подозрителен, с изъяном, наверное. Неполноценный. Человек, не любящий кошек, никогда не станет моим другом. И наоборот, если он кошек любит, я ему много за это прощаю и закрываю глаза на его недостатки».

У Тэффи даже есть целый цикл стихов про похождения Тигрокота и Белолапки.

Белолапка — серокошка
Раз уселась на окошко,
А по улице идет
Очень важный тигрокот.
Скок!
И сразу хвать в охапку,
Серокошку — белолапку,
Под себя ее подмял,
Тигрокот, ну и нахал!

А еще у нее есть очень трогательный рассказ «Кошка господина Фуртенау» про питомицу старика, которая меняла другим людям жизнь.

Надежда Тэффи была настолько привязана к своим домашним питомцам, что, когда по случаю 300-летия дома Романовых ее пригласили в императорский дворец, писательница приехала туда в сопровождении пяти кошек. Тэффи уже несколько раз испытывала тревогу и одиночество, отправляясь куда-либо одна, поэтому в такой важной поездке не стала себе отказывать в обществе любимых животных.

«Мне было бы не так грустно и скучно в этом противном Биаррице, если бы у меня была кошка. С кошкой мне было бы легче».

Поэтому, когда Тэффи эмигрировала и обосновалась в Париже, она, несмотря на крошечную квартирку и стесненные средства, все-таки разделила дом с котом. Ведь, как известно, «Без кота и жизнь не та!».

Кошатником с пеленок был и поэт Владислав Ходасевич. По воспоминаниям Ходасевича, его первыми словами были «Кыс, кыс». Так началась любовь к кошкам, которая, как писал поэт, «проходит через всю мою жизнь и меня радует, что с их стороны пользуюсь я взаимностью».

Главным котом в жизни Ходасевича был черный Мурр:

«Мурр являлся ко мне в любой час дня или ночи и до тех пор кричал (несколько в нос) «Сыграем! Сыграем!» — покуда я не соглашался сыграть с ним в прятки. Он носился по комнатам, прячась за мебель и за портьеры и заставляя меня его отыскивать, — и готов был длить забаву до бесконечности, хотя у меня уже ноги подкашивались от утомления. Зато и нет ничего более трогательного, чем кошачья дружба. Она проявляется в особенности тогда, когда плохи ваши обстоятельства или тяжело у вас на душе. Положительно могу утверждать, что стоило мне быть расстроенным — кот, до этой минуты не обращавший на меня внимания, тотчас приходил ласкаться. Это кошачье участие всегда исполняет меня глубокого умиления».

Когда Мурр умер, Ходасевич посвятил ему стихи.

Владислав Ходасевич также любил и бездомных кошек, и даже гордился их доверием к нему: «Мне нравится заводить с ними летучие уличные знакомства и, признаюсь, моему самолюбию льстит, когда бродячий и одичалый кот по моему зову подходит ко мне, жмется к ногам, мурлычет и идет за мной следом».

У Марины Цветаевой тоже был черный кот. Звали его просто – Васька. О нем она вспоминала в дневнике:

«Мы вновь и вновь обегаем дом, взлетаем на антресоли, по нашей лестнице — когда-то мы увидим ее? Черный Васька, взъерошенный от объятий, тоже, как и мы, в дорожной лихорадке. Весь багаж обнюхан им поштучно. Кот напутствует вещи в иные края и дома».

А когда Цветаева вышла замуж за Сергея Эфрона, у них жили сначала Кусака, а потом Атос:

«Серый пушистый дымчатый зеленоглазый кот развалился на моем письменном столе. <…> Огромный кот возлежит на спине, чуть извернувшись, лапы — кверху, наслаждаясь сном, как только кошки умеют. Отрешенно. Самозабвенно».

Одному из любимых котов, который прожил в доме Цветаевой совсем недолго, а потом ушел и не вернулся, она посвятила стихотворение:

Свернись в оранжевый клубок
Мурлыкающим телом,
Спи, мой кошачий голубок,
Мой рыжий с белым!

Ты пахнешь шерстью и зимой,
Ты — вся моя утеха.
Переливающийся мой
Комочек меха.

А вот Михаил Булгаков изначально был довольно равнодушен к домашним животным. В детстве и юности у него дома в Киеве не держали ни кошек, ни собак. Они появились в его жизни только в середине 1920-х, когда писатель женился на Любови Белозерской.

У Булгаковых жила кошка Мука, вероятно, подобранная на улице. Михаил Афанасьевич обычно бывал брезглив и не брал Муку на руки. Но на свой письменный стол допускал, подкладывая под нее бумажку. Исключение составляли роды кошки, которые, кстати были весьма частые. В этот период кошка сама приходила к нему, видимо, понимая, что ее хозяин имел опыт работы врача. Тогда бывший земский доктор оказывал мохнатой пациентке необходимую помощь и массаж. Первенца кошки Муки назвали Аншлагом в ознаменование театральных успехов Булгакова. Аншлаг был подарен хорошим знакомым. А когда он подрос, то неожиданно для всех родил котят. За что и был разжалован из Аншлага в Зюньку. Других котят Муки раздавали желающим, в добрые руки. Один из них был подарен Валентину Катаеву, с которым в то время Булгаков очень дружил.

Наблюдения за кошачьим поведением радовали и удивляли Михаила Афанасьевича. Любовь Евгеньевна вряд ли преувеличивала, говоря о своем влиянии на отношение писателя к животным. Он даже писал ей шуточные и неграмотные записки от имени кошек, живших у них дома. А еще Михаил Афанасьевич со свойственным ему талантом преломил свои наблюдения за котами, ловко используя их образы в своих произведениях.

Так, его жена вспоминала, что прототипом Бегемота в «Мастере и Маргарите» стал серый котенок Флюшка, украденный с их форточки неизвестным злодеем. В этом же произведении Булгаков пишет о котах, как о «мирных, преданных человеку и полезных ему животных» и называет кота «древним и неприкосновенным» животным. Вот так Михаил Афанасьевич подчинился кошачьим чарам и обаянию.

Фотографии Иосифа Бродского с котиками, пожалуй, видели уже все. Для поэта коты были буквально тотемными животными — он любил рисовать их, использовать кошачьи словечки в речи и даже сам мечтал стать котом.

Любовь эта возникла у него еще в детстве. Маму, Марину Моисеевну, он называл Киса или Мася. А для выражения каких-либо чувств мог помурлыкать или помяукать. Для повзрослевшего Иосифа кошки так и остались постоянными спутниками жизни. Его Ленинградский кот, проживший с ним долгое время, умер практически сразу после отъезда Бродского за границу.

По словам друзей, Бродский даже телефонный разговор мог закончить лаконичным «мяу».

Коты стали и героями его поэзии. Одному из них, котенку Пасу, Бродский посвятил целую оду:

О синеглазый, славный Пасик!
Побудь со мной, побудь хоть часик.
Смятенный дух с его ворчаньем
Смири своим святым урчаньем.

Позволь тебя погладить, то есть
Воспеть тем самым, шерсть и доблесть.
Весь, так сказать, триумф природы,
О честь и цвет твоей породы!

А история Пасика такова. Как-то за картами мама писательницы Людмилы Штерн, с которой Бродского связывали дружеские отношения, выиграла котенка. Тогда решили объявить конкурс на лучшее имя. Картежное имя Пас предложил Бродский, и его единодушно одобрили.

«Пушистый и пепельный, без единого постороннего пятнышка, Пасик был царственно горделив», – вспоминала Людмила Яковлевна.

Иосиф Бродский также был дружен с Анной Ахматовой. На даче в Комарово у соседей Анны Андреевны, жил очень шумный, буйный огромный рыжий кот по прозвищу Глюк, ставший предметом внимания двух поэтов. Ахматова описала его коротко:

«Ну, знаете, это уже не кот, это целых полтора кота».

А сам Бродский рассказывал о Глюке так:

«Открывается старая, шуршащая… дверь и из-за нее выглядывает пушистая прелесть… знатный кот, всем котам кот…».

Конечно, коты жили и у поэта дома. В Ленинграде — Кошка в белых сапожках, а в эмиграции — Большой Рыжий. Но самым известным котом Бродского стал Миссисипи, который появился у него в Нью-Йорке. Миссисипи был предметом гордости Бродского, и особо значимым гостям поэт предлагал в знак уважения его разбудить. Миссисипи сопровождал Бродского в поездках за город, где увлеченно носился за белками. Когда поэт умер, Миссисипи очень тосковал по нему и еще долгое время продолжал одиноко спать в его кресле.

Иосиф Бродский был по истине певцом кошачьей красоты:

Наши щёчки волосаты.
Наши спинки полосаты,
словно нотные листы.
Лапки — чудо красоты!

Красоты мы необычной,
выгнут хвост, как ключ скрипичный.
Мы в пыли его влачим
и в молчании — звучим.

Несомненно, домашние питомцы дарили своим творческим хозяевам утешение и радость, вдохновение и новые идеи. Собаки, кошки, а также экзотические звери сопровождали русских литераторов и дома, и в поездках, составляя им компанию. Наблюдая за их поведением и манерами, знаменитые хозяева открывали для себя и своих читателей удивительный мир, такой разный и неповторимый.

Читайте книги, мечтайте, цените окружающий мир и живущих рядом братьев наших меньших.